Олег Дроздов: Все, что случилось, - это все история. И крайне важно в этой истории важно понять, что все это наше прошлое, наша память, часть нашей жизни связана с этим прошлым. И то, что мы говорим прямо сейчас, оно базируется на наших представлениях, знаниях, опыте , который был вчера. И в этом смысле то, что мы как профессионалы говорим, как архитекторы, сейчас, это некая проекция в будущее.
Для меня прежде всего наследие – это инструментарий, с помощью которого мы конструируем будущее. Потому что мы всегда оперируем определенными референциями, опытом, который базируется на том, что уже состоялось и в этом смысле мне кажется, что взгляд на прошлое должен быть из точки опоры сегодняшней, но направлен на завтрашний день. И это тонкая грань, как правильно оставить это прошлое. Что есть предметом охраны , что не является предметом охраны. Тут еще есть вопрос авторских прав и вообще, что такое городская культура?
Если посмотреть на конфликт вокруг «Квітів України», сейчас любой памятник, любое место, здание рассматривается с точки зрения квадратных метров на этом месте. Это вообще другая категория ценностей с таким прагматичным подходом и какая могла бы быть спекулятивная ситуация. Но она совершенно не относится к городу. Потому что нельзя оценивать качество чего-либо через спекулятивную комбинацию. Город – это вообще про другое. И, к сожалению, сегодняшние наши города формируются спекулятивным капиталом.
Потому что все остальное - вторично. И он такой бодрый, мощный, вот эти все спекуляции и жажда наживы – это такая самая крупная сила, с которой не до конца сформирована альтернатива ей, которая могла бы ее встроить в законодательное поле и притушить амбиции.
Общество должно сформировать ценностный барьер. Могу сказать, что, работая за пределами Украины, меня несколько вещей всегда удивляло. Когда что-то сохраняется и это может быть как раз эпоха 80-х, 70-х . Потом вдруг громадный дворцовый ансамбль - и все спокойно относятся к тому, что он идет под снос. Потому что проговорены все эти ценности и как может трансформироваться.
Я не говорю о случае, когда нет разрешений. А с «Квітами України» оно как-то оформлено, приватизировано. Насколько я знаю, не было оформлено документов, но с точки зрения закона собственник может это все снести. И вот вопрос отсылает ко всей процедурности, как выявлять, устанавливать и так далее и, наверно, город должен бороться за свою идентичность. И крайне важно, чтоб все периоды, и даже поздний советский, к которому много вопросов, но у кого-то самая яркая часть жизни приходится на этот период. Есть отсылки в кинематографе, в литературе, в архитектуре это тоже должно стать частью нашего наследия. И вот эта война с периодом особенно 70-х годов по всему миру практически стерла целый слой, как будто целого поколения архитекторов не существовало. Крайне важно пропагандировать, изучать, что в разные времена город ценен во всем многообразии, а не какой-то бутафорской, эклектичной стариной.
Юліан Чаплінський: є сторона суспільства, сторона інвестора, є суди і є міська влада. Суспільство переважно взиває до етичних питань. Закон – це не про етику. Там все чітко – суддя читає статті закону, дивиться, відповідає чи не відповідає. Феміду недарма з закритими очима малюють. Я бачив багато випадків, коли активісти просто використовували свій вплив для того, щоб зупинити в принципі чисту будову. Я бачив десятки будов нечистих, але дуже впливових інвесторів, де активісти чомусь пропадали, просто боялися підійти. Тому говорити про те, що у нас суспільство вже є, то його нема.
Тому що коли у Львові 10 людей громадської організації зупиняє будівництво будинку, перекриває вулиці і влада реагує, йде з ними на діалог, модерує між всіма сторонами процес, і приходить до висновку, виносить на сесію ухвалу і сесія голосує за те, щоб ділянку вилучити в інвестора, її зробити сквером і дати інвестору іншу ділянку. І це тяжкий процес, але мені здається, що це правильно.
Влада – це абсолютне віддзеркалення стану людей і їх свідомості. Якщо більшість влаштовує такі вулиці, то такі вулиці і є. В нас не все погано. Тандери «Прозоро» – хороша інтенція. Вона обростає якимись нюансами, але це суперкомфортно. В нас багато хороших реформ, є багато хороших змін.
Якщо ви думаєте, що в Німеччині все ідеально, то в Берліні теж буває такий нюанс: інвестор, стара вілла, двоповерховий класицизм і раптом проект появляється. Якийсь торгово-офісний центр, житловий комплекс. І виходять люди. Півроку-рік вона стоїть, згасає градус і через рік вночі її там - трісь, за неї вже забули, згасає градус. Це теж там є. Тиск капіталу є скрізь. Але питання масштабів цього руйнування.
Ми не можемо порівнювати себе з заходом. У нас більшість міст поміняли своє населення після війни. Тобто, в нас еліта була втрачена, були втрачені власники ефективні. Ті, хто прийшли після того, це не їхня історична споруда. Вони вважають, що це просто рухлядь. В Австрії лишились ті самі власники від діда-прадіда. Вони розуміють, що ці кам'яниці – це їхнє. Вони розуміють, що це мій прадід будував, значить, це моє. Я не буду його просто так руйнувати. А у нас це все було поділено, населили людей і люди не відчувають, що це їхнє. Ніхто їм цього не пояснив, що це ваша спадщина. Я нічого не знаю, в мене тато приїхав вчитися в Київ в інститут і я тут народився. Спадковості ніякої нема.
На мою думку, питання збереження «Квітів України», якщо чоловік всі документи зробив, в активістів шансів нема з точки зору юриспруденції. І взивати до людини, яка просто заробляє гроші, до етики, шансів нема. Тому що місто не сформувало традицію збереження цих історій. Мені шкода. Мені особисто подобається цей проект. Але як колишній чиновник, розумію, що в принципі, воно буде тушитися судами, варитися півроку-рік. А потім все одно доведуть до саморуйнування. Я боюся, що так буде. Але питання, що якщо так люди зібралися, давайте використаємо цей посил. Що, мало пам'яток модернізму? Може, ми попрацюємо з Мінкультом? Може, ми зробимо якийсь особливий реєстр? Може, ми обґрунтуємо їх цінність? Може ми підготуємо наукову базу, що можна міняти, а що не можна міняти?
Мені теж не подобається рух активістів, коли архітектура стає фетишизмом. Я не про людей, а про форму, фасад, про цеглу. Тут теж треба баланс шукати. Тому що архітектура історична, яка не насичена людьми, вона мертва, вона нікому не потрібна.
Якщо парадигма ЮНЕСКО донедавна була тільки «зберігай», то тепер – «зберігай і розвивай». Тому зрозуміли, що для того, щоб утримувати історичну спадщину, треба гроші, щоб туди їхали туристи, щоб там були музеї. Тому що, якщо ти просто скажеш, що це історичний ареал, закриєш шлагбаумом, то все – рахуйте, що похоронили ті пам'ятки.
Тому «Квіти України» шкода, але я підозрюю, що модернізм приречений на реконструкції, переробку, а десь, можливо, на знесення. Тому що, по-перше, він недосконалий в технологіях особливо ніякої ефективності та нема. Він не бароко і не ренесанс. Я маю на увазі скульптуру, залучення художників. Це адаптивна архітектура. Ну от у нас у Львові стоїть палац спорту, який взагалі з Узбекистану робився проект. Його просто адаптували місцевий інститут. Я розумію, що є унікальні випадки, а є не зовсім унікальні. І з ними можна працювати.
Віктор Зотов: Мені не вистачає типових проектів, тому що там все ж таки є вивірені рішення і такої кількості гімна як тут є у нас в Києві, тоді б не було. У нас занадто комерціоналізоване суспільство. Вони все ж таки знаходяться на противазі. Має бути наміру забудовника щось протиставлено. В даному випадку це могли бути крім активістів інституція, налаштована на якісь правила. В Києві, в Україні запиту на правила нема. Якщо зараз зробити опитування, чи ви хочете правила, а це ж обмеження свободи, ви скажете, що, звичайно не хочете. А треба правила.
На противагу я можу сказати, що я бачу певні зсуви позитивні через бізнес в комерційному секторі. В публічному просторі ми можемо побачити на «Рибальському» чи у «Файна таун». Або чудовий простір на «Арсенальній». Але коли ми йдемо до масштабу великих проектів, наприклад, «Дніпро - наше все» або заміна комунікацій, це ж мертвий проект, правда? Вони клалися 50-60 років назад і все згнило. Але це можливо лише за умов держави. А доки надмірна віра в монетизацію не відпустить, я думаю, що швидкого перетворення не буде.
Олександр Свистунов: У нас є багато важелів, щоб це зупиняти. Є багато прикладів за останні часи, коли влада зупиняла. Дійсно, коли виносяться на сесію Київради стосовно розірвання договорів оренди земельних ділянок. Такі випадки були, є. Всі знають про ситуацію з Андріївським узвозом з готелем, у нас є «Патріотика» на озерах. І Юліан правду каже, це дуже боляче. Але це є. І ми повинні зробити так, щоб цього не було.
Сьогодні є можливість у громадських організацій звертатися до Департаменту охорони архітектурної спадщини, до Міністерства культури, що на нашу думку цей об'єкт є дуже цікавим. І через Спілку архітекторів необхідно стукати в двері. Цим необхідно займатися. Хто у нас буде вирішувати, чи є це архітектурною спадщиною, має бути процедура. Стосовно «Квітів України», так, дійсно прописано, що він не є в реєстрі, що він має бути в Міністрестві погоджений. Але ніхто не каже, що сьогодні це дійсно яскравий приклад модернізму. То хто сьогодні з присутніх вийде з залу і напише листа в Міністерство з проханням: «Давайте розглянемо, давайте залучимо фахівців»? Давайте кожного разу , коли ми це обговорюємо, будемо писати листи!
Олександр Попов: Юлиан Чаплинский говорит о том, что в Амстердаме Набережная обсуждается 20 лет. И в течении 20 лет находится некое общественное соглашение и понимание, что нужно сделать в этом месте.
Александр Свистунов говорит, что у нас затянутая процедура и для того, чтобы сделать что-то через год, нам уже надо закладывать это в бюджет,в план эти действия. Во тесть точка смычки европейской прогрессивной практики и нашей реальности, что у нас уже есть причины не спешить, хорошо подумать, проанализировать, нужно ли это городу и только после этого сделать. Так давайте готовить эти инициативы и это организовывать!
Мне было очень больно слышать, когда главный архитектор города говорит: я приглашаю, я зову, не все соглашаются, только самые сознательные соглашаются идти на градсовет показывать свои работы. Главный архитектор должен сказать: « Так, вы не пришли ко мне на градсовет? Вы не показали свои работы? А что вы вообще делаете?» Это просто индикатор того, что у нас, у архитекторов нет никакой власти над тем, что происходит в городе.
«Квіти України»… Если бы архитектор при передаче объекта заказчику имел право прописать, что можно с этим объектом делать, чего нельзя делать, скажите, этот прецедент мог бы состояться? Нет. Потому что любой сознательный архитектор понимает, что город строится веками. И мы должны просто из закона сохранения энергии и уважительного отношения к ресурсам, мы должны сохранять то ценное, что уже было построено нашими предшественниками. И с точки зрения авторского права. Например, я практикующий архитектор. Какой мне вообще интерес проектировать в Киеве, если я понимаю, что через 40 лет все, что я запроектировал, будет снесено и это никому не будет нужно? Зачем напрягаться, делать что-то новое, если такое отношение в целом к нашей работе?
Если мы не вернем себе нашу власть, у нас не будет архитектуры в городе. Да, у нас будут какие-то анклавы архитектуры, в которых понимание застройщика и архитектора создает прецеденты и шансы сделать что-то хорошее. Но только временно, только до тех пор, пока застройщик и архитектор не уйдет с профессиональной сцены и потом придет следующее поколение, которое все сметет и будет делать что-то новое.
Город – это не выставочная площадка, на которой каждый новый сезон новая экспозиция и новое пространство. Город – это накопительная система, которая шаг за шагом, год за годом накапливает культуру и потом следующий архитектор не может не учитывать, не уважать то, что является городом.
Вопрос, как вернуть эту власть. Профессиональные сообществва по своей процедурной структуре мертвы, администрация мертва…
Да, Александр Свистунов старается разгребать авгиевы конюшни, он пытается решать вопросы по правилам. Но сами правила написаны таким образом, что этими правилами правят юристы, экономисты. Но не архитекторы.
Вопрос не в нашей профессиональногй обиде, что нас лишили возможности. Просто есть вопросы, в которых кроме профессионального архитектора никто ничего не поймет. Кроме архитектора никто не разберется в этом клубке взаимно перечеркивающих друг друга интересах и не в состоянии найти тот баланс, кторый может быть жизнеспособным и который обеспечит и городу развитие, и жителя, и бизнесу, который вкладывает деньги и, естественно, хоче тих вернуть.
У нас есть пример Львова, когда уже второй архитектор реализует градостроительную политику. Можно с ней спорить, можно быть с ней несогласным. Но это город, в котором архитекторы вернулись к принятию решений. Почему в Киеве мы не можем этого сделать?
Бизнес сам по себе – это такая субстанция, которая еще должна дорости до архитектуры. Моя супруга, Ольга Чернова, в своей статье привела интересный пример. Apple – всем известная лидирующая компания в мире. На каком году они начали строить свое «Фостеровское кольцо» ( штаб-квартира в Купертино, спроектированная Норманом Фостером – прим.ред.)? На 41 году! То есть, 41 год компания шла к тому, чтобы дорасти до своей архитектуры.
У каждого бизнеса есть свои горизонты. У некоторых бизнесов есть горизонт 6 лет. Почему вы хотите окупаемость за 6 лет? Положите деньги в банк, за 6 лет вы будете проценты возвращать и вернете эту сумму.
Вы хотите заниматься быстрыми деньгами? Не лезьте в архитектуру! В архитектуре должны работать те бизнесы, которые играют в долгую. которые расчитывают, что они выбирают настолько надежное, настолько интересное решение, которое будет приносить им окупаемость 10, 20, 40 лет. У нас по ДБН срок службы сдания – 100 лет. То есть, мы льем бетон, чтобы это сдание простояло 100 лет, а человек, который платит деньги за это и организовывает этот процесс, думает шестью годами.
Но это не противоречие между архитектурой и бизнесом. Это противоречие между архитектурой как направлением и желанием быстрого ведения бизнеса.